Сидишь у стойки одиноко,
На сцене кабака оркестр
Лабает «Свет московских окон»
С мажором, путая диез.
А перед ним пустеет пятый
С московской водочкой графин,
Ты на него бросаешь взгляды —
Один он или не один.
И у него не то чтоб горе,
А так по жизни не фартит,
Ну, в общем, всё с утра в миноре
И водочка не веселит.
А ты, что взгляды шлёшь от стойки,
Увы, не вырулишь дела.
Порхаешь бабочкой ночной ты,
Смотри-ка — встала, подошла.
Рукою с тонкой сигаретой,
Как лётчик мёртвую петлю,
Ты описала в тусклом свете:
«Грустите, можно прикурю?»
И почему-то показались
Родными девичьи глаза.
«Глядишь печаль, развеешь малость»,
В них, заглянув, себе сказал.
Соврав, что лет ей скоро двадцать,
И согласившись на рубли,
Перевела она их в баксы
И ночь, оплаченной любви.
И отработавшись на совесть,
Похмельным утром поднялась,
Неловко в сумке, своей роясь,
На пол вдруг все посыпалось.
Помада, тушь, пр*зервативы,
И фотокарточка одна, —
Она и мать её у ивы,
И край знакомого села.
А он, взглянув на мать — всё понял:
Жену он бывшую узнал,
И заревев от жуткой боли,
На дочь глаза свои поднял:
«Прости меня, бродягу, дочка —
Ты родилась, я сразу сел…
И мать развод офоримив срочно,
Вновь вышла замуж сделав дел.
И мать развод оформив срочно,
Вновь вышла замуж, сделав дел,
А ты другого звала папой,
А я по тюрьмам-лагерям.
И видно дьявол взял нас в лапы,
Нам не досуг, так свёл нас сам».
А ты в ответ расхохоталась:
«В своем ли ты уме, родной?
Если б и так, прибавил б малость,
За ночку с родственной душой»!
И уплыла, а он остался,
И через день его нашли.
Он тихо так в петле качался,
От грешной воспарив земли.
